ОРЕАНДА-НОВОСТИ. Уже 400 человек пострадали в беспорядках, продолжающихся в бывшей югославской республике. Мировой экономический кризис, который ударил по Боснии больнее, чем по многим другим странам, рискует привести к полному коллапсу государственности. От социальных протестов до национальных ближе, чем кажется, пишет "Эксперт-Онлайн".

Непосредственным поводом для нынешнего всплеска насилия стала спешная приватизация четырёх предприятий в одном из крупнейших городов мусульманской части страны - Тузле. Переход заводов в частные руки обернулся почти молниеносной продажей всего оборудования, банкротством и невыплатой зарплаты бывшим работникам. Оборотистые владельцы скрылись в неизвестном направлении.

На протестный митинг в середине прошлой недели вышли 10 тыс. человек - это больше 10% населения города, который некогда был одной из витрин югославского социализма, а в последние годы и без приватизации стремительно запустевал. Власти города предпочли протест проигнорировать, чем вызвали у толпы настоящую ярость. При вялом сопротивлении полиции протестующие смогли за несколько минут захватить и разграбить здание городской администрации. Ещё пара дней - и аналогичные протесты распространились по территории всей республики, докатившись до столицы страны Сараево. Символ Конфедерации - президентский дворец был сожжён.

Власти пытаются заявить, что обманутые рабочие не имеют ничего общего с воинствующими молодчиками, которые якобы все накачаны амфетаминами. Но этими нехитрыми риторическими приёмами трудно скрыть тот факт, что очередное государственное образование на периферии западного мира на грани полного краха.

Понять, что в эти дни происходит в Боснии и Герцеговине, невозможно без небольшого экскурса в предысторию и собственно историю этого молодого и не очень состоявшегося государства. Как говорит исследователь региона Андрей Шарый, "в социалистическое время Босния была ареной главного эксперимента, пробиркой, в которой товарищ Тито выращивал нового югославского человека. Поэтому Тито до сих пор так популярен среди мусульман, везде висят его портреты. Босния была плавильным котлом новой югославской нации. В Сараево в 84-м году даже прошли зимние Олимпийские игры, это был главный проект в истории социалистической Югославии: "Вот чего мы добились". И вдруг в одночасье это всё схлопнулось".

"Схлопнулось" громко - именно здесь после распада Югославии шли самые кровопролитные бои между тремя местными этноконфессиональными общинами: сербами, хорватами и славянами-мусульманами, которых ещё называют бошняками.

Итогом войны стала двойная катастрофа: социалистическая индустрия, как показывает опыт соседних восточноевропейских государств, вообще довольно плохо адаптируется к новой экономике, а тут она к тому же была в значительной степени разрушена общими стараниями воюющих сторон. И это не говоря о гуманитарном аспекте: десятках тысяч погибших, значительную часть которых составляли молодые люди.

В отличие, к примеру, от Хорватии или будущей независимой Черногории у Боснии и Герцеговины нет такого важного источника доходов, как прекрасные адриатические курорты, которые могли бы сыграть важную роль в послевоенном восстановлении экономики.

Война закончилась широко известными Дейтонскими соглашениями, заключёнными при посредничестве президента США Билла Клинтона. Конечно, к тому времени Босния и Герцеговина были доведены боевыми действиями до такого плачевного состояния, что любой мир был лучше продолжения противостояния. И всё же нельзя не посетовать на один изъян стабильной выборной демократии, в данном случае американской: она требует от политика постоянного предоставления избирателям свидетельств собственных громких побед. И накануне очередного выборного цикла Клинтону кровь из носу требовался мир на территории бывшей Югославии. Он его и добился, не слишком задумываясь о долгосрочных последствиях.

А последствия оказались такие, что Босния и Герцеговина стала государством уникальным в своём роде: оно состоит из трёх частей - Республики Сербской, большинство жителей которой, как легко догадаться, составляют сербы, Федерации Боснии и Герцеговины, разделённой на десять кантонов, где преобладают хорваты и боснийцы, а также небольшого округа Брчко, де-факто находящегося под международным контролем, потому что население там разделено примерно поровну.

То, что самостоятельно, без внешнего управления Брчко до сих пор жить не может, собственно, и сообщает о новой республике самое главное: интеграции и совместной созидательной работе местная политическая элита так и не научилась. Даже валюта в Боснии вроде как одна, но печатают её сразу в двух местах, и лица на банкнотах меняются в зависимости от того, каково их происхождение: одни - на сербских, другие - на хорватско-боснийских.

Эффект, который всё это вместе производит, не удивит того, кто мало-мальски знаком с институционально-экономической теорией. Чем менее стабильно общество, чем более оно разобщено и угнетено социальной неустроенностью, тем более неэффективна и даже вредна оказывается усложненная, непрямая система управления. Уровень доверия в обществе крайне низок, а цена того, что называется "социальной транзакцией", то есть любого решения, которое приходится принимать по согласованию, наоборот, очень высока: все страхуются на случай "кидка".

Про разгул коррупции, возникающей при такой системе общественных отношений, и говорить излишне. О её масштабах свидетельствует такой красноречивый факт: прошлой весной президент Федерации Боснии и Герцеговины хорват Живко Будимир месяц отсидел в тюрьме по обвинению в торговле амнистиями.

Собственно, что такое "дорогие транзакции", можно наблюдать на примере тех самых приватизированных предприятий в Тузле. Не то чтобы на них был огромный спрос у кого-либо, кроме тех спекулянтов, что их в итоге и обанкротили. Слишком рискованно начинать бизнес в социально депрессивном регионе, чрезвычайно зависимом от мировой конъюнктуры и от хрупкого межэтнического баланса. Формула "купить - продать - удрать" куда привлекательнее.

Получается замкнутый круг: наладить вертикальное управление не получается из-за слишком большого разнообразия и слишком больших противоречий между общинами, а снять эти противоречия посредством масштабных структурных и интеграционных реформ невозможно без сильной власти.

Комментируя беспорядки в Боснии и Герцеговине, многие эксперты поспешили заявить, что жить в катастрофической нищете и при тотальной коррупции надоело всем от мала до велика, вне зависимости от рода и племени. На самом деле это типичный случай, когда желаемое выдаётся за действительное.

Основная волна протеста прокатилась по тем местам, где большинство составляют мусульмане. Конечно, несколько сот, а то и меньше - десятков человек вышли и на улицы сербских и хорватских городов. Но считать это массовым явлением - примерно то же самое, что утверждать, что московские протесты зимы 2011–2012 годов охватили всю Россию, на том основании, что в разных городах прошло двадцать-тридцать митингов, на самые крупные из которых выходили по паре тысяч человек. Безусловно, во всех частях Конфедерации есть политические силы, выступающие за реальную интеграцию внутри неё. Но их заметно меньше, чем сторонников традиционных этнических партий.

Это значит, что, вопреки оптимистичному настрою западных аналитиков, протесты, как на исходе существования единой Югославии, вполне могут приобрести национальную окраску и привести к усилению вовсе не интеграционной, а, напротив, центробежной тенденции. Президент Республики Сербской Милорад Додик давно говорит, что Босния и Герцеговина - образование нежизнеспособное. А подчёркнутое равнодушие его сограждан к нынешним протестам создает почву для того, чтобы вновь поставить вопрос об отделении от нестабильных соседей.

А там, можно не сомневаться, проблемы будут расти как снежный ком: все старые обиды, страхи и стереотипы, и так не забытые за годы фактически раздельного проживания, расцветут новыми красками. И, скорее всего, они будут кроваво-красного оттенка. 

Следующую ВОЕННУЮ СВОДКУ читайте завтра, 14 февраля, в 17.00.